(no subject)

CHRISTMAS BALLAD             For Evgeny Rein, with love   There floats in an abiding gloom, among immensities of brick, a little boat of night: it seems to sail through Alexander Park. It's just a lonely streetlamp, though, a yellow rose against the night, for lovers strolling down below        the busy street.   There floats in an abiding gloom a drone of bees: men drunk, asleep. In the dark capital a lone tourist takes another snap. Now out onto Ordynka turns a taxicab, with sickly faces; dead men lean into the arms        of the low houses.   There floats in an abiding gloom a poet in sorrow; over here a round-faced man sells kerosene, the sad custodian of his store. Along a dull deserted street an old Lothario hurries. Soon the midnight-riding newlyweds        sail through the gloom.   There floats in outer Moscow one who swims at random to his loss, and Jewish accents wander down a dismal yellow flight of stairs. From love toward unhappiness, to New Year's Eve, to Sunday, floats a good-time girl: she can't express        what's lost inside.   Cold evening floats within your eyes and snow is fluttering on the panes of carriages; the wind is ice and pale, it seals your reddened palms. Evening lights like honey seep; the scent of halvah's everywhere, as Christmas Eve lifts up its sweet        meats in the air.   Now drifting on a dark-blue wave across the city's gloomy sea, there floating by, your New Year's Eve-- as if life could restart, could be a thing of light with each day lived successfully, and food to eat, --as if, life having rolled to left,        it could roll right.                 Joseph Brodsky             (translated by Glyn Maxwell)

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ РОМАНС             Евгению Рейну, с любовью   Плывет в тоске необъяснимой среди кирпичного надсада ночной кораблик негасимый из Александровского сада, ночной фонарик нелюдимый, на розу желтую похожий, над головой своих любимых, у ног прохожих.   Плывет в тоске необьяснимой пчелиный ход сомнамбул, пьяниц. В ночной столице фотоснимок печально сделал иностранец, и выезжает на Ордынку такси с больными седоками, и мертвецы стоят в обнимку с особняками.   Плывет в тоске необьяснимой певец печальный по столице, стоит у лавки керосинной печальный дворник круглолицый, спешит по улице невзрачной любовник старый и красивый. Полночный поезд новобрачный плывет в тоске необьяснимой.   Плывет во мгле замоскворецкой, плывет в несчастие случайный, блуждает выговор еврейский на желтой лестнице печальной, и от любви до невеселья под Новый год, под воскресенье, плывет красотка записная, своей тоски не обьясняя.   Плывет в глазах холодный вечер, дрожат снежинки на вагоне, морозный ветер, бледный ветер обтянет красные ладони, и льется мед огней вечерних и пахнет сладкою халвою, ночной пирог несет сочельник над головою.   Твой Новый год по темно-синей волне средь моря городского плывет в тоске необьяснимой, как будто жизнь начнется снова, как будто будет свет и слава, удачный день и вдоволь хлеба, как будто жизнь качнется вправо, качнувшись влево.                 Ио́сиф Бро́дский

( a few notes )